текст, продолжение (2)

(Продолжение, часть 2)

Те, кто вместе с Генде-Роте или чуть позже пришли в фотожурналистику, были очень талантливы. Назову для иллюстрации лишь некоторые фамилии – они известны сегодня всем, кто интересуется фотографией: В. Ахломов, Л. Бергольцев, И. Гневашев, Е. Кассин, Г. Копосов, Ю. Королёв, В. Лагранж, П. Носов, А. Птицын, Н. Рахманов, А. Стешанов, Л. Устинов, Л. Шерстенников… Каждый из них шёл своим путём, искал свою тему, в поте лица вырабатывал свой почерк и набирался опыта, но всех их объединяло подлинно заинтересованное, углублённое отношение к жизни, к фактическим и потенциальным объектам своих съёмок. И святое нежелание ограничивать свои творческие искания строгими рамками фотографических канонов.

Почти все они отвергали постановочную методику, но не все остались до конца столь непримиримыми к фотографической режиссуре. К этому феномену мы ещё вернёмся вместе с читателями этой фотокниги и на примере снимков Генде-Роте попытаемся взвесить достоинства и издержки обеих полярностей фотожурналистской практики, отмечу только, что взгляд на фотографию, как на отражающий правду жизни эстетический документ, разделялся тогда и разделяется сегодня всеми, кто два десятка лет назад интересно, талантливо входил в мир фотожурналистки.
Но и находясь на этой единой платформе, исповедуя в полной мере принципы социалистического реализма, благотворные для любого из видов искусства, можно было, нужно было и поныне необходимо спорить, скрещивать в «честном поединке» шпаги мнений и вкусов, пристрастий и взглядов. Плодотворнее всего вести этот спор своими работами.
В этом безостановочном споре Генде-Роте сказал своё слово. Какое – об этом мы поговорим немного ниже, а самое главное расскажут сами снимки (я уже ссылался и ещё не раз буду ссылаться на свидетельство фотографий). Они красноречивы и многозначны, во всяком случае лучшие из них, и как в самой жизни, в них ещё не всё открыто, разгадано, не всё ещё прочтено.

Вот, кажется, на первый взгляд, совсем простой, ясный, почти традиционный кадр «Земля». Название снимка сопровождалось при публикации весьма прозаической расшифровкой: «Посадка картофеля в одном из колхозов Московской области». На снимке с нижнего его обреза, с переднего плана уходят вдаль мощные борозды вспаханной, вывороченной стальным лемехом плуга земли. На самом дальнем плане, почти у горизонта, ещё виднеются, вернее сказать – угадываются, валики-ножи картофелепосадочной машины. Не видно и людей: вся плоскость снимка отдана земле, её жирным комьям, её могучей силе. Земля – кормилица, земля – родное, тёплое, верное существо. Колыбель человека. Начало начал цивилизации.
Кажется, трудно решить тему скупее, лаконичнее, чем так, как это сделал Генде-Роте, так просто, строго – и так возвышенно. В определённом смысле это снимок остроконфликтный, и его драма заключена в нём самом. Но это нам, разглядывающим фотографию, так кажется. На самом деле конфликт этот привнесён на фотографическую плоскость снимка самим автором, его острым диалектичным видением. Именно этим продиктовано и такое открытое столкновение высокого, гордого названия – «Земля» и прозаичного, обыденного «подзаголовка» – о посадке картофеля. Но это столкновение – спор, из которого возникает истина, гласящая: в обыденном скрывается порой подлинно великое; вскрыть его – задача художника.

Пример этого снимка характерен, но не абсолютен. Собственно, даже определение его жанра вызовет затруднения. Что это – фотоинформация, фотодокумент или своего рода фотокартина, представившая нам обобщённый художественный образ? Или, возможно, соединение этих двух, кажется, столь противоположных начал? Не берусь дать здесь исчерпывающий ответ. Думается всё же, что природа фотографического образа может как сближаться, так и бесконечно далеко отходить от канонов, общепризнанных в изобразительных искусствах. В этом, пожалуй, одна из важнейших определяющих особенностей фотографического творчества, путь к расшифровке его специфических секретов.

Тайна, волнующая нас в фотографии, в той её части, которая по праву претендует на принадлежность к искусству, заключается отнюдь не только в её достоверности, подтверждаемой в полном смысле слова документально: «похожестью» неподвижного плоского снимка на реальный, трёхмерный предмет – объект съёмки. В этой иллюзии, как бы она ни была впечатляюща, никакой тайны нет. Нечто магическое появляется в фотографии (и в творчестве Генде-Роте мы можем это отчётливо видеть) тогда, когда, остановив мгновение, она начинает жить своей собственной жизнью.
Это означает, что фотоснимок воспринимается уже не как копия какого-то определённого конкретного предмета, не как слепок, точно повторивший заданные формы, а как образ, как некое обобщение, наделённое собственной силой воздействия. Эту таинственную силу мы называем художественностью.

Но, всё-таки, почему – таинственную? Разве не ясно каждому более или менее эстетически грамотному человеку – где художественное, а где – нет? Увы, не ясно. Хотя суждения на этот счёт можно услышать весьма категорические. Однако не всё так просто. Порой то, что сразу же относят к художественному, особенно – в фотографии, на самом деле чаще всего таковым не является. Здесь запросто путают «красивое» с художественным, и это досадное заблуждение нередко свойственно не только плохому бильдредактору, но иногда и автору. Даже весьма именитому.
Не на этом ли заблуждении долгие годы паразитировали ловкие курортные «пушкари» и преуспевающие салонные «мастера»? Да и по день нынешний нет-нет, да и появится почтовая открыточка или журнальная обложечка несказанно приторной и уж обязательно цветной красоты. Своего рода ностальгия по мещанской олеографии.

Впрочем, это случаи простенькие, явные, сами себя характеризующие. Так и слышится, будто некий недалёкий, но с запросами заказчик потребовал: «сделайте мне красиво!..» Сегодня типическая, хрестоматийная, воинствующая безвкусица – дело всё же редкое. Сегодня проблема соотношения художественного и нехудожественного, творческого и ремесленного куда тоньше и сложней. Общее повышение художественного уровня нашей фотографии, рост профессионализма мастеров фоторепортажа, возросший культурный, в том числе и эстетический уровень читателя, зрителя и многие другие факторы оказали своё благотворное влияние. И всё же…

И всё же антихудожественное не сдаёт без боя старых и находит себе новые позиции. Первая линия обороны здесь – штамп, стереотип. Привычное, апробированное, то, на чём набита рука. Так сказать, конвейерное воспроизводство испытанных образцов.
Такая опасность, в общем, не грозит автору снимков этого альбома. Он – воинственный противник устоявшихся стереотипов. «Из всех методов его интересовал только один – резкость изображения», – так саркастически, с характерной для него категоричностью Валерий Генде-Роте описывает «творческое кредо» тех, для кого штамп привычен и удобен.

Вторая линия обороны – куда твёрже орешек. Базируется она на высоком профессионализме, позволяющем фоторепортёру искусно компоновать ту или иную сюжетом обусловленную сцену, устанавливать уравновешенную, ласкающую глаз композицию. Это стремление, возведённое в канон, корнями своими уходящее в эстетическую практику живописи и графики, стало мешать развитию фотографического искусства, глубокому проникновению фоторепортажного творчества в повседневную жизнь, в сферу психологизма и жизненной правды.
Тормозящая роль такого «регулирования» выявлялась всё более явственно с течением времени. В конце 50-х годов талантливый советский фотожурналист С. Фридлянд писал: «Композиция закруглённая, законченная со всех сторон, педантично соблюдающая все догмы линейного и тонального равновесия, как бы наглухо отделяет, отгораживает сюжет изображения от окружающего мира. При этом неизбежно вкрадывается некая доля искусственности, преднамеренная нарочитость расположения, естественно противостоящая выражению подлинности того или иного факта жизни».

Если вы с этой точки зрения взглянете на фотографии, помещённые в альбоме, вы, пожалуй, не увидите такой «законченности» или «педантичности». Эти качества, покажется вам, органически противны самой натуре Генде-Роте; его скорее можно уличить (при желании) в грехах противоположного свойства – в некотором пренебрежении канонами композиционных решений, соотношением планов, гармонией линий и тонов и даже тем, что в обиходе принято называть хорошим вкусом.

Как бы то ни было, там, где сама натура, случай, мгновение – и, конечно же, острый глаз репортёра-художника властно подсказывают ему: взведи затвор и лови кадр! – он не промедлит и не будет озабочен несовершенством архитектоники снимка, недостатками освещения или не слишком классическими формами внезапно возникших персонажей. И это не всеядность, а опыт, подсказывающий, что многие чудесные мгновения могут быть невозвратимо потеряны, если репортёр будет «капризничать» и ждать, пока обстоятельства сложатся самым благоприятным образом. Страшно подумать, сколь многое утеряно для истории, для фотолетописи страны из-за того, что фотограф мог щёлкнуть затвором, но воздержался, поскольку то ли освещение, то ли ракурс казались тогда неподходящими.

Конечно, соблазн вмешиваться в жизнь, что-то подправить, улучшить, подсветить, подсказать участникам съёмки – это подспудное желание «организовать неорганизованное» живёт в каждом фоторепортёре, таится в глубине души каждого, даже убеждённого сторонника репортажного метода. Мало кому удаётся удержаться от такой активности, не уступить соблазну такой деятельности.
Генде-Роте сам признаётся в том, что его максималистские фоторепортажные убеждения с годами претерпели ряд трансформаций. И если раньше, в начале своей фотографической деятельности, он был яростным противником любой «режиссуры», любой организации кадра и немало повоевал по этому поводу со своими коллегами-фоторепортёрами и с фотографическими начальниками в различных учреждениях и редакциях, набивая себе шишки, но не сдаваясь, то впоследствии его «экстремизм» значительно поубавился.

Вместе с опытом, с практикой пришло и понимание принципиальной неправильности любого «абсолютизма»: ведь то, что совершенно справедливо в одних обстоятельствах, может оказаться несостоятельным в других. Есть ситуации и случаи, когда любая попытка вмешаться, поправить расположение или освещение фигур выглядело бы просто неуместным, кощунственным даже, но бывает, когда без такого вмешательства, обязательно тактичного и умеренного, невозможно обойтись.
Я не стану приводить здесь конкретные примеры фотоснимков альбома, – где соблюдена стопроцентная репортажность, а где нет, – пусть читатель сам «поломает голову», если его это заинтересует. Скажу только, что я предпочитаю снимки естественные, то есть то, в которых совершенно независимо от масштаба и значимости поставленной задачи, даже независимо от фотографического жанра воплощена правда жизни.

Эта правда – одна. Но у неё много ликов. Это может быть героический пафос революции и созидания, так великолепно воплощённый фотографом в двух многозначительно перекликающихся между собой каховских снимках, помещённых рядом, на одном развороте – знаменитая тачанка, рванувшая в вечность со скульптурного пьедестала («Памятник легендарной тачанке»), и стальные кони наших дней – мощные скреперы, выравнивающие русло будущей водной артерии («Строительство канала»).
Это может быть лирический русский пейзаж («Осень. Река Пахра») с его безмятежной тихой красой, с еле слышным шуршанием листвы, осторожно перебираемой ласковым ветерком, или озорной и космически величественный одновременно снимок «Спасательные работы», где гигантский плавучий кран выполняет фантастичнейшую из мыслимых работ – «вытаскивает» из необозримой морской пучины «затонувшее» было Солнце, а возникающие у зрителя ассоциации окрашиваются целой гаммой чувств – от доброй улыбки до философского раздумья.
Это может быть высокая, патетическая и абсолютно естественная, истинная одухотворённость лиц наших современников на снимке «Стихи о войне» – одной, на мой взгляд, из лучших фотографических работ Генде-Роте. Снимок этот сделан в Карабихе, на некрасовском празднике поэзии. Идёт дождь, но собравшаяся послушать поэтов толпа не расходится. Кто поднял над собой зонтик, а кто застыл так, с непокрытой головой под струйками летнего дождя, но никто не шелохнулся и не нарушил хода праздника. А стихи, пронзительные строки искренней, глубокой поэзии Михаила Дудина, поэта-фронтовика, продолжали звучать здесь, «среди долины ровныя», среди зачарованной русской природы, дышащей миром и вдохновляющей художников.

Наши фоторепортёры-фотохудожники любят и умеют снимать людей в зрительных залах, на концертах, на встречах. Бывает, эмоциональность публики передаётся и автору снимка, и тогда уже сама фотография становится взволнованным свидетельством необычайной духовной силы искусства и тайны человеческого восприятия. Но и среди таких снимков эта работа Генде-Роте – явление заметное. Пластика этого снимка тревожна и гармонична одновременно. В самой его скульптурно-выразительной композиции заключено волнующее драматическое начало. Будто из моря людского поднимаются три фигуры среднего плана, приближенные к нам длиннофокусной оптикой, и становятся смысловым центром картины. Я не оговорился, картины, причём в самом возвышенном смысле слова, ибо яркая индивидуальность и почти символического уровня обобщённость образов этих трёх фигур – трёх девушек, целиком захваченных светлой магией поэтического слова – откровения, заставляют говорить о необычайно высокой степени выразительности и подлинной художественности этого чисто фоторепортажного кадра.

Есть известная, исполненная гордыни формула: «Пришёл, увидел, победил». Так говорили об удачливых полководцах древности. Применительно к профессии фотожурналиста формула эта слегка трансформируется (чисто словесно, смысл остаётся тот же): «прибыл на место события, щёлкнул затвором, создал шедевр». Да, порою так или почти так оно и случается, и, глядя на снимок «Стихи о войне», можно в этой мысли утвердиться.
Но за видимой лёгкостью, с какой репортёру достался снимок, обладающий высокими смысловыми, художественными качествами, стоят, как правило, и немалый труд выработки в себе острой наблюдательности, профессиональной технической сноровки, и те неуловимые, трудно определяемые качества, которые мы в совокупности называем фотографической одарённостью. В том числе такое вполне «трансцендентное» качество, как умение предвидеть, а вернее, предчувствовать возможность появления редкой ситуации, когда фотожурналисту остаётся «только» щёлкнуть затвором. Ибо «счастливые случайности», конечно, случаются, но только у очень одарённого фоторепортёра в этот миг камера наготове. У Генде-Роте она бывает наготове чаще, чем у других.
Надо уметь видеть.
Надо это уметь, и тогда можно «подцепить» крановым крюком огненный солнечный диск, можно застать воробья за удивительным занятием – пользованием водопроводом, а в старом тутовом дереве увидеть символ мудрой и долгой жизни, знак итога и ожидания. Главная заповедь каждого, кто собирается открыть нечто существенное людям, – уметь видеть…
И уметь чувствовать. Уметь открыть своё сердце человеческому чувству. Простому и великому, глубоко внутреннему, почти интимному и – рвущемуся на простор, объединяющему тебя с массами людей, твоих соотечественников, твоих братьев во всём мире.

Валерий Генде-Роте принадлежит к тому поколению, представителям которого сегодня пятьдесят и кому в большинстве своём не довелось участвовать в боях Великой Отечественной войны. Но война, тем не менее, прошла через их мальчишечьи биографии, навсегда оставила незаживающий след в памяти. Гибелью близких, бесконечными воздушными тревогами, эвакуацией, бессонными трудовыми ночами. И священным долгом живых перед мёртвыми. Перед героями, отстоявшими саму жизнь. Продолжение